“ПРИИМИТЕ, ЯДИТЕ, СИЕ ЕСТЬ ТЕЛО МОЕ...
ПИЙТЕ ОТ НЕЯ ВСИ, СИЯ ЕСТЬ КРОВЬ МОЯ...”
† Iеромонах Игнатий (Трепачко)
Iерусалим... Вечер накануне опресночнаго дня. Уже по всему городу светятся огни; весь город принял вид праздничный. Все приготовляются вкусить от пасхальнаго агнца, прообраза Того всенепорочнаго Агнца, “Который берет на Себя грех мiра” (Иоан. 1:29). Дом некоего человека тоже приготовлен к праздничному торжеству. Во всех комнатах дома горят свечи, как этого требовала светлость праздника. В особой горнице тринадцать человек, недавно, повидимому, пришедших сюда. Видно, что все они не из богачей. Некоторых из них “беседа яве творит” (Матф. 26:73), что они, если не все, то, по крайней мере, некоторые из Галилеи. Занимаемая ими горница по убранству и украшениям не уступает лучшим горницам дома и даже превосходит их. Видно, что хозяин дома в усердии своем собрал все, что только было у него лучшаго. Каждый умыл руки, готовясь приступить к трапезе. Заняты места. Один из них среди общаго собрания, хотя явно и не старше всех по летам, занимает первое место среди собеседников; Его все называют Учителем; Ему тридцать три с половиной года от роду. Наружный Его вид и внешние приемы, при полной простоте, величественны. Если могут быть люди красоты высокой, то Этот, поистине, красивее всех сынов человеческих; вид Его -- вид Божия Сына во образе человека. Кто же Он такой?
Кто видел Его тридцать три с половиною года тому назад, тот легко узнал бы в Нем Сына Девы Марии, родившагося в Вифлееме. Тогда Он был Младенцем. Славный по всей Иудеи сын св. Захарии и Елизаветы, святой пророк и Предтеча Иоанн узнал бы Того, Кого он крестил в водах Иордана и о Ком Бог Отец свидетельствовал тогда, как о Своем Сыне возлюбленном, и на Кого сошел Дух Святой в виде голубя в подтвердение этого свидетельства (Марк. 1:11). Бывшие слепые, хромые, разслабленные, прокаженные, и получившие от него исцеление, узнали бы в Нем Того, Кто даровал им исцеление. Весь Иерусалим узнал бы Того, Кого он несколько дней тому назад встречал как Царя и величал Сыном Давидовым (Матф. 21:8-9).
К Нему и на Него обращены взоры всех пришедших и возлегших с Ним. Уже всеми прочитана предначинательная праздничная молитва. Празднество начато. Свечи на столе ярко горят и освящают стол, у котораго разместились собеседники, равно как и всю горницу. Все в этом празднике должно было возбуждать радость иудея. Сколько сладостных воспоминаний и отрадных надежд в каждом потомке детей Иакова должен был вызывать пасхальный агнец! Но здесь Председящий грустен, и грусть Его отражается и на собеседниках. Да и могут-ли ученики оставаться равнодушными, когда их любимый Учитель проникнут грустью? Не радостно начался праздник. Собеседники в раздумье поникли головами, и, кажется, души их слились с душою Учителя. Седящий ближе к Учителю самый младший, но, повидимому, более всех любимый ученик, не более-ли всех грустен? Кажется он и другие соученики напрягали в молчании все силы души, чтобы разгадать причину грусти возлюбленнаго Учителя и Господа. Один только резко выделяется среди собеседников. Хотя и его лицо не радостно, но и не грусть омрачает его. Тогда как в обращаемых к учителю взорах других светится любовь, -- в изредка, как бы украдкою, бросаемых взглядах этого ученика проглядывает какое-то мрачное чувство. Все показывает в нем, что он чужд общаго настроения; его озабочивает какая-то особая дума, мысль его бродит где-то далеко. Кажется, ничего нет общаго между ним и возлежащими. А между тем и он такой же собеседник, как и все; общая для всех трапеза, все называют Председящаго Учителем.
Но вот, полный грустнаго чувства, Учитель прерывает молчание. Взоры всех, кроме одного упомянутаго нами ученика, устремились к Нему. Что скажет Он? Не раз’яснить ли причину грусти, не успокоит ли любящих учеников? Речь его кротка, тиха.
“Очень желал Я есть с вами сию Пасху прежде Моего страдания, стал говорить Он, ибо сказываю вам, что не буду есть ея, пока она не совершится в Царствии Божием” (Лук. 22:15-16).
Итак, причина скорби Учителя предстоящия страдания. Но от кого и как они совершатся? Сколько ни говорил и прежде Господь Своим ученикам о предстоящих страданиях, слова Его не могли вместить в себе Его ученики. Мессия (а таким они признавали Учителя), по их понятиям, должен был быть царем, непременно царем, -- и мысль их и ныне главным образом останавливается на упомянутом их Учителем царстве; в будущем царстве Его они займут самыя первыя места. Но кто между ними будет тогда старшим? Кому из них достанется первенство? Петру? Иакову? Иоанну? или же кому-либо другому?
“ИИСУС ВСТАЛ С ВЕЧЕРИ И НАЧАЛ
УМЫВАТЬ НОГИ УЧЕНИКАМ СВОИМ”.
Как будто отвечая на мысли учеников. Учитель встает с вечери, снимает с Себя верхнюю одежду, берет полотенце и препоясывается, потом вливает воду во умывальницу и начинает умывать ноги ученикам и отирать полотенцем (Иоан. 13: 4-6).
Видел ли когда-либо такой смиренный поступок со стороны учителя? Так обыкновенно умывали ноги рабы пришедшим с пути своим господам или их гостям; но здесь исполняет эту услугу Сам Божественный Учитель. Чувство недоумения должно было охватить учеников. Подошел-ли Учитель к первому Иуде Сам или же он, будущий предатель, дерзостно и безстыдно (Синаксарий в Вел. Четверг) первый простер ноги свои для умовения, но ему омыты ноги прежде всех. Увы, злобному Иуде, сему виденному нами чужим среди своих, нужно было не ноги простереть для умовения, но открыть душу и сердце, -- о нем, при пререкании Петра, притрепетнаго о смирении Учителя, приступившаго и к нему для умовения ног, заметил Спаситель: “вы чисты, но не все. Ибо знал Он предателя” (Иоан. 13:10-11).
Умовение ног всем ученикам совершено; снова Учитель попрежнему среди возлежащих; еще никто не собрался с мыслию спросить Его о причине такого необычайнаго поступка со стороны Учителя, или же, может быть, каждый уже и решил в своей мысли, как Сам Возлегший начал речь: “Вы Меня называете Учителем и Господом, и справедливо, -- Я Учитель и Господь. Вы видели, что будучи Господом и Учителем, Я умыл вам ноги, так поступайте и вы по Моему примеру” (Иоан. 13:13-14). “Кто из вас больше, будь как меньший; и начальствующий, как служащий. Ибо кто больше: возлежащий или служащий? Не возлежащий-ли? А я посреди вас, как служащий” (Лук. 22: 26-27). Каждое слово отзывается особенно грустным чувством. Ученики слушают в молчании, не смея прервать речи ни словом, ни движением. На лице и голосе говорящаго Учителя скорбное чувство отражается все более и более; чувство внутренней скорби усиливается до того, что Он “возмутился духом” (Иоан.13:21).
“ОДИН ИЗ ВАС МЕНЯ ПРЕДАСТ”.
“Истинно, истинно говорю вам”, сказал затем скорбящий Учитель, “что один из вас Меня предаст; Сын Человеческий идет по предназначению; но горе тому человеку, которым Он предается” (Иоан. 13:21; Лук. 22:22).
Возможно-ли, чтобы в среде учеников нашелся предатель Учителя? Возможно-ли, чтобы такая черная измена могла существовать в святом обществе, -- и против кого же? Против Учителя и Господа. Однако, кто разгадает будущее? Кто разгадает душу человека? Кто предугадает, что может случиться с каждым? Такая мысль явилась у каждаго. Как бы не хотелось верить и как бы не было страшно подумать, что я могу стать предателем моего Учителя, думал каждый из учеников, однако... не я сделаюсь предателем? Однако... еще время есть; спрошу Самого Учителя; Он всегда такой милостивый, добрый, Он скажет, Он предупредит несчастие.
“Не я ли, Господи?” (Марк. 14:19), спросил Петр, этот ученик, котораго Небесный Учитель назвал камнем за твердость веры. “Не я ли?” говорит смятенный Иоанн, для коего Учитель был выше и более всего на земле, Коего он любил всем существом своей чистой души, любил любовью святою, неземною. “Не я ли?” вопрошают и другие ученики. “Не я ли, Равви?” мрачно спросил, наконец, и Иуда, так называемый Искариотский. Нечистый совестью принимает на себя личину то дерзостнаго первенства, когда простирал безстыдно ноги для умовения, то коварно-скромнаго смирения, когда последний спрашивает: “не я ли?” Какое чувство должно было быть в душе Божественнаго Учителя, когда коварный ученик-предатель дерзнул Всеведущему предложить свой безстыдный вопрос: “не я ли?” Но Милосердный отвечает, как Милосердный: “ты сказал” (Матф. 26:25), но отвечает тихо, так тихо, что никто другой, кроме вопросившаго, не мог разслышать ответа. Слова “ты сказал” должны были проникнуть только в душу вопрошавшаго; кто же предатель, прочие ученики не только не знают, но даже и не смеют второй раз спросить Божественнаго Учителя.
Кто же, наконец, предатель? раздумывает в душе пламенный Петр, и в быстрой мысли его, окрыляемой любовию к Учителю, сейчас же созревает способ узнать; кто предатель? Кому лучше узнать, как не Иоанну, -- этому любимому ученику. Он же незаметным образом и просит об этом Иоанна. И вот, припав на грудь Учителя -- весь тоска о сказанном Им, весь любовь к Нему, опечаленный, Иоанн просит сказать: “Господи, кто это?” (Иоан. 13:25). “Опустивший со Мною руку в блюдо, этот предаст Меня” (Матф. 26:23), ответил Божественный Учитель, но снова столь же тихо, что едва-ли кто другой мог разслышать, кроме одного вопрошавшаго (Синаксарий Вел. Четверга).
“НЫНЕ ПРОСЛАВИЛСЯ СЫН ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ,
И БОГ ПРОСЛАВИЛСЯ В НЕМ”.
Господь, возстав с Своего места, произносит: “ныне прославился Сын Человеческий, и Бог прославился о Нем” (Иоан. 13:31), берет в Свои руки бывший на трапезе хлеб, возводит очи Свои к небу, благословляет хлеб, преломляет и дает ученикам, говоря: “приимите, ядите, сие есть Тело Мое, за вы ломимое, во оставление грехов”; затем берет чашу, благословляет ее и подает ученикам, говоря: “пийте от нея вси, сия есть Кровь Моя новаго завета, яже за вы и за многия изливаемая во оставление грехов” (Матф. 29:26-28; Марк. 14: 22-24).
В эту торжественную минуту в Преподающем хлеб и чашу видно было величие сверхъестественное. Великий Иерей по чину Мелхиседекову (Евр. 6:20; 7: 1-28) возносил ко Отцу Небесному Свое приношение “за всех и за вся”.
Необыкновенное воодушевление в эту торжественную минуту, отражавшееся на лице Божественнаго Учителя Иисуса Христа, особенно высокое чувство, выражавшееся и в тоне произнесения слов, и в самом действии преподаянии хлеба и чаши в момент этого действия, было так сильно, что в полноте веры (веры желательной для всякой души христианской), приняли ученики из рук Совершителя тайны Господа Иисуса хлеб и чашу и преискренне приобщились Тела и Крови Господней, преподанной и принятой ими неразгаданно, непонятно для их внешняго человека, но за то ясно, осязательно и вразумительно для внутренняго. Вера была все. “Сие творите в Мое воспоминание” (Лук. 22:19), заключил Спаситель. И вера верных учеников осталась верною себе навсегда. Мы видим, что в дальнейшия времена как эти, приобщившиеся из рук Спасителя, так и все другие верные Ему, пребывая в молитве, с радостию и благоговением приступали к приобщению Тела и Крови Христовой; и оно было отрадою, утешением, надеждою, равно как и “укреплением верных о Христе” (Дея. 2:42).
“ЧТО ДЕЛАЕШЬ, ДЕЛАЙ СКОРЕЕ”.
Таинство совершено; установлен Новый Завет. Бог благоволил соединиться с человеком и человека соединить с Собою. “Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем” (Иоан. 6:56), благоволил сказать Богочеловек Иисус Христос. Апостолы первые -- как первенцы веры Христовой, -- удостоились этого блаженства непосредственно от Самого Господа Иисуса. Еще не вступили другие в этот Новый Завет, но они уже вступили и удостоились быть чадами Божиими, приобщившимися от Божественной Трапезы Его. Сердца верных учеников исполнились неизъяснимой радости. Но то, что для души любящей и верной составляет блаженство, для неверной и злой -- мучение. “Егда славнии ученицы на умовении вечери просвещахуся, тогда Иуда злочестивый сребролюбием недуговав, омрачашеся” (тропарь Вел. Четверга). “Еще Божественный хлеб во устех нося” (богородичен в Вел. Четверг вечера), нечистый сердцем Иуда высматривает удобный случай поскорее уйти из святаго общества, чтобы предать своего Учителя.
Казалось, все должно было остановить безумную мысль несчастнаго Иуды. Указания были ясны, напоминания кротки, но знаменательны. Остановись же, несчастный! Останови пожирающую тебя мысль! Остановись, да не погибнешь! Не слышал ли ты, что сейчас сказал Божественный Учитель: “горе тому человеку, которым Сын Человеческий предается”. Но нет, страсть преодолевает все добрыя напоминания и совести, и разсудка. “Лучше бы мvро сие продано было и отдано нищим”, говорил еще не так давно этот несчастный, мучимый корыстолюбием, когда благодарною и кроткою Мариею тело Учителя чрез помазание было приготовляемо к предстоящему погребению (Иоан. 12:4-7). Дух сребролюбия овладел Иудой и подчинил себе в нем окончательно все силы и души, и сердца. Даже за святою Трапезою мерещились ему сребренники, и тогда они представлялись, когда было сказано: “се рука предающаго Меня со Мною есть на трапезе”, и тогда не оставила мысль о них, когда дерзнул он нечистыми устами с другими учениками принять из рук Спасителя Пречистое Его Тело и Кровь, и тогда даже, когда в последний раз получил из рук Учителя хлеб, с кротким обличительным словом: “что делаешь, делай скорее” (Иоан. 13:27).
Между светом и тьмою ничего не может быть общаго; между Божественным Учителем, с одной стороны, и учеником-предателем, с другой, связь порвана. И вот Иуда, как тень, удаляется от общей беседы (Иоан.13:30-31). Удаление Иуды от общей беседы было не незаметно и для всех других собеседников святых учеников Господа Иисуса; они видели, что Божественный Учитель, омочив в блюдо хлеб, подал Иуде; слышали, что Он сказал ему: “что делаешь, делай скорее”, но не могли понять, что все это означает; некоторые только думали, что Господь Иисус Христос сказал Иуде, чтобы он закупил что-либо нужное для праздника или же чтобы он дал что-либо нищим, так как у Иуды были под сохранением все деньги, какия имелись в обществе на текущия нужды. Иуде только одному вполне должны были быть понятны слова Господа и Учителя: “что делаешь, делай скорее” -- и он вышел, не раздумывая о последствиях преднамереннаго им злого дела (Иоан. 13:26-31).
Была ночь, ночь единственная по темным действиям темной силы, возставшей во всей силе против всего святого и праведнаго; ночь, когда человек и сатана, один по слепоте, а другой ясно и сознательно, соединили свои силы к унижению и посрамлению Богочеловека, хотя один и другой, помимо своей воли, служили орудием для посрамления Того же Богочеловека, Господа Иисуса и для спасения человека.
“ДЕТИ, НЕ ДОЛГО БЫТЬ МНЕ С ВАМИ”.
Но оставим темныя деяния злых людей с их руководителем сатаною, и возвратимся в святое общество Господа и Его верных учеников.
Своим присутствием нераскаянный Иуда не мог не омрачать внутренняго и без того скорбнаго состояния Божественнаго Учителя. Скорбь Учителя, как мы могли видеть, отражалась и на Его учениках. Но лишь только оставил предатель святое общество, тяжелое настроение мыслей собеседников должно было облегчиться и стать легким и спокойным. Так злоба, не спокойная сама в себе, нередко отпечатлевается, незаметно даже для самой себя, и во внешних чертах, ложится гнетом на души окружающих и привносит свой непокой и другим; тогда как мирная и тихая любовь, сама в себе исполненная мира и тишины, привносит и во все окружающее благодатный мир и тишину.
Среди своих легко и отрадно быть; отрадно с любящими и любимыми провести хотя некоторое время; отрадно раскрыть всю свою душу; а времени, остававшагося для пребывания с учениками, уже было очень мало у Божественнаго Учителя.
“Чадца”, стал Он говорить, “не долго уже быть мне с вами” (Иоан. 13:33), близко время, когда нам должно будет разлучаться. Как много трогательнаго в этом любовно-отеческом слове Христа Иисуса, называющаго Своих учеников “чадца” -- детки. В этом умилительном названии выразилась и любовь, и грусть. Нужно оставить детей, нужно разлучиться с ними, скорбно сказал добрый Учитель-Отец; горестно-скорбно и тяжело сделалось и в сердцах учеников. Вот три года ходили они вслед Господа Иисуса Христа, пребывали во всех напастях и скорбях Его, ожидая, что Он приготовить царство, и они займут самыя первыя и видныя места. Мать Иакова и Иоанна не так давно просила (Матф. 20:20), хотя и не получила удовлетворительнаго, согласно прошению, ответа, чтобы любимые ея сыновья в ожидаемом царстве Мессии, когда оно будет устроено, заняли места: один по правую, другой по левую сторону Учителя, а тут Он говорит: “не долго уже быть Мне с вами”. Значит, не долго уже быть им с Учителем. Быть может, Он хочет оставить их на время, чтобы перейти не надолго в какое-либо другое место. Быть может, обстоятельства требуют скрыться от враждующих иудеев; недавно же иудеи хотели побить Его камнями; слышно будто бы даже руководителями был собран совет (Иоан. 11:47), чтобы погубить его (Марк. 11:18); впрочем, говорят, что предрешено не погублять Его в этот праздник, чтобы не сделать возмущения в народе (Матф. 26:5). Однако же, Учитель, Который не раз пред нашими глазами читал в сердцах людских и в наших, от Котораго, повидимому, ничто не скрыто, вероятно, знает что-либо больше нас, и по каким-либо особым, не известным нам обстоятельствам теперь предполагает разстаться с нами, быть может, чтобы скрыться от преследователей. Как жаль, что мы пришли в Иерусалим, где столько врагов. Не лучше ли было оставаться до поры в нашей спокойной Галилее? (Иоан. 11:8). И там можно было бы объявить Господа царем, а Иерусалим после признал бы Его таковым. Жаль, что пришли в этот Иерусалим -- хотя на время, но нужно будет разлучиться с Учителем.
Все эти мысли, предположения, догадки не могли не ложиться тяжелым гнетом на душу учеников. “Дети”, сказал Учитель, “не долго Мне быть с вами; куда я иду вы не можете идти”. Значит, придется остаться самим без Учителя, без руководителя, не иметь возможности даже быть Ему, при случае, своею верностию и преданностию полезным, -- после этого и жизнь не жизнь.
“ЗАПОВЕДЬ НОВУЮ ДАЮ ВАМ,
ДА ЛЮБИТЕ ДРУГ ДРУГА”.
Вам, продолжал Господь Иисус, “даю заповедь новую: да любите друг друга, как Я Сам возлюбил вас. Посему весь мiр узнает, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою” (Иоан. 13:34).
Не словом только, но самым делом и не раз явил Господь Иисус Христос Свою высокую любовь ученикам. Они видели, что Он есть всесовершеннейшая и всеполнейшая Любовь, и с этою Любовию они должны будут разлучиться. Что же им делать? Нет, не разстанемся с нашим возлюбленным Учителем; что бы ни было, не разстанемся!
“Душу мою”, восклицает Петр, можно сказать, не обинуясь, выражавший чувства всех учеников, “душу мою положу за Тебя” (Иоан.13:37). Любовь неразлучна. Самая смерть не в силах победить любви; не той любви чувственной, безразсудной, которая губить бедную душу, но любви чистой, святой, божественной, которую заповедал Спаситель в Своей прощальной беседе ученикам Своим, а в лице их и всем Своим последователям. Но и эта любовь только тогда сильна, когда не соединена с самонадеянием, когда поддерживает и укрепляет ее Сам Бог; без этого и она ничто. “Душу мою”, говорил Петр, “положу за Тебя”. Забыл он, что самонадеянность его чуть было не погубила его во время плавания на море, когда он дерзнул просить Учителя, приближавшагося по водам к кораблю, дозволить и ему идти по морю; забыл, что он тогда непременно погиб бы, если бы не воззвал о помощи к Господу Иисусу, и Господь, простерши руку, не поддержал бы его и не ввел в корабль (Матф. 14:28).
“Душу ли твою положишь за Меня?” сказал Господь; “истинно, истинно говорю тебе: не пропоет петух, как ты отречешься от Меня трижды” (Иоан. 13:38).
И слова Тайновидца исполнились во всей силе. Апостол Петр, хотя впоследствии действительно положил душу свою за Христа и Его учение, но в эту ночь не только не решился положить душу свою за Учителя, но даже трижды с клятвою отрекся от Него, говоря: “не знаю Человека сего” (Матф. 26:70-75; Лук. 22:61). И погибель его была бы верная, если бы не воззрел милостиво на него Иисус и не ввел его опять в корабль Церки Христовой.
“ДА НЕ СМУЩАЕТСЯ СЕРДЦЕ ВАШЕ”.
Не могло скрыться от Сердцеведца душевное состояние учеников. Проникая во глубину их сердец и не желая оставить их в безнадежной тревоге, Он сказал: “да не смущается сердце ваше; веруйте в Бога и в Меня веруйте” (Иоан. 14;1). Основа учения Христа в течение всего времени земной его жизни было истинное богопознание и вера; и теперь к вере же призываются ученики. В истинной, живой вере -- полное утешение; на ней основана вся надежда. Как бы так сказал Господь: вот как только увидели вы и почувствовали опасность, так и смутились и сердцем. Успокойтесь! Отбросьте мысль о земном царстве, думайте о другом, Небесном. “Да не смущается сердце ваше. В доме Отца Моего много обителей; когда Я пойду, приготовлю и вам место; приду опять и возьму вас к Себе” (Иоан. 14:2-3). Ясно давая понять ученикам, что Царство Его не от мiра сего, Господь хотел возвести их мысль от земли на неба, и чтобы еще больше раскрыть ту же мысль, сказал: “верьте Мне Я в Отце и Отец во Мне; по крайней мере верьте Мне за те дела, которыя Я совершил. Говорю вам, что всякий, кто только верует в Меня, совершит даже большия дела. Чего бы вы ни просили во имя Мое, все получите” (Иоан. 14:11-13). Знаю, как тяжела разлука со Мною, знаю, что предоставленные самим себе, вы пришли бы в смятение, как овцы, не имеющия пастыря, но “Я умолю Отца Моего, и иного Утешителя даст вам и Он пребудет с вами во веки” (Иоан. 14:!6). Да не смущается сердце ваше! “Не оставлю вас сирими; приду к вам” (Иоан. 14:18). Не думайте, что разлука наша будет навсегда. Нет, Я вас не покину!
Так добрый и чадолюбивый отец, поставленный в необходимость оставить на более или менее продолжительное время своих любимых детей, наперед предусматривает, что может случиться без него; напоминает, наставляет, утешает, озабочивается, чтобы предупредить всякую опасность, какая только может случиться без него. Но выражение любви отцов земных, не более как отблеск любви Отца Небеснаго, и если на земле есть любовь отца к детям, то не на небе ли и эта любовь получила свое начало?
Ты, Господи, благоволил сказать ученикам Своим: “не оставлю вас сирими” в самое страшное и опасное время их духовной жизни, не оставь и нас, да не оскудеет и в нас вера и надежда при смутных и тяжелых обстоятельствах нашей жизни!
Долго, еще долго продолжал Господь Иисус Христос Своею благодатною беседой утешать Своих учеников, -- они же с детской любовию внимали этому утешению. Вероятно, некоторыя из свечей, прежде ярко освещавших горницу, уже догорели, а другия догорали. Время среди беседы прошло незаметно. На дворе из окошек выглядывала темнота. Вдруг, среди продолжавшейся, полной любви и утешения беседы, лицо Божественнаго Учителя выразило особую незаметную решимость, и Он, еще слушавшим и безконечно желавшим слушать Его ученикам сказал: “Уже немного Мне говорит с вами, ибо идет князь мiра сего” (Иоан. 14:30).
Верно этот нечистый князь темнаго царства дело свое, которое не раз обдумывал в своем мрачном жилище, готов привести в исполнение; Каифа и Анна, книжники и фарисеи, а с ними и Иуда, готовы и собрались служить нечистому в нечистом деле, -- и вот он идет, не по своему достоинству, а по своей до времени силе.
“ВСТАНЬТЕ, ПОЙДЕМ ОТСЮДА!”
“Встаньте, пойдем отсюда!” (Иоан. 14:31). Ночь темна, Господи! не Сам-ли Ты когда-то сказал: “кто ходит ночью, спотыкается, потому что нет света с ним?” Не лучше ли было бы оставаться на месте в этой горнице и если бы даже и пришел князь мiра сего со своими споспешниками, то не легче ли было бы здесь защититься от него? Не могли бы мы сами защититься; стал бы на защиту хозяин дома его домочадцы и слуги; помогли бы знакомые и соседи?
Но слово произнесено: “встаньте, пойдем отсюда, чтобы мiр знал, что Я любвлю Отца, и как заповедал Мне Отец, так творю” (Иоан. 14:31). Ничто не остановит воли Отца Небеснаго. Предопределенное в предвечном совете должно совершиться.
Воспели псалмы, -- и отправились в путь, -- путь по которому еще раз придется возвращаться Учителю, но уже в виде узника. Не могли догадаться об этом ученики, иначе просили бы, молили бы своего Учителя не выходить из дома. Но путь начат.
Сколько грустных впечатлений должно было соединиться в душе Господа Иисуса Христа, идущаго по этому пути. Шел отец, котораго провожали дети, правда, любящие, но не знавшие и не могшие понять того, что Его ожидает. Они чувствовали, сознавали только, что придется разстаться с любимым Учителем, но не понимали, не предвидели того тяжело-страшнаго, что должно случиться с Ним после того, как разстанутся; самая мысль о предстоящем разставании была тяжела. Оствалось было Учителю преподать им последнее наставление, пролить в души их последнее утешение. “Время близко”, -- и дорогое время, остающееся до времени, “кое близко” (Матф. 26:18), употреблено все от тайной-вечерней горницы до Гефсимании на прощальную самую трогательную беседу. Виноградники, мимо которых лежал путь, послужили предметом речи.
“Я -- ЛОЗА, ВЫ -- ВЕТВИ”.
“Я -- истинная Лоза, а Отец Мой Виноградарь. Всякую у Меня ветвь, не приносящую плода, Он отсекает, и всякую, приносящую плод, Он очищает, чтобы более принесла плода. Пребудьте же во Мне, и Я в вас. Я Лоза, вы же ветви” (Иоан. 15: 1-5).
Не раз говорил Господь Иисус Христос приточно, не раз ученики слышали притчи Его. Еще они могли помнить притчи о винограднике и о злых приставниках в нем, о винограднике и о нанятых в него Господином рабочих (Матф. 20:1-16; 21:33-42); мысль тех приточных сказаний была более или менее им понятна. Но здесь раскрывается им новая мысль: о постоянном пребывании с Господом и о возможности приносить добрые плоды только при тесном единении с Ним. На этот раз притча обнимала собою всю основанную Христом Церковь на земле.
Не принести добраго плода тому, кто отделиться и не пребудет в единении с виноградною Лозою Христом Иисусом, --в единении основанной Им Церкви и святого божественнаго учения. Да не дерзнет же никто самовольно отделяться от истинной виноградной Лозы -- Господа Иисуса Христа.
Еще раз напоминает Господь Иисус ученикам Своим о любви, напоминает о соблюдении заповедей Его. Сам готовый положить душу Свою за спасение людей, говорит, что “больше сея любви никтоже имать, разве кто положит душу свою за други своя”; называет учеников Своими друзьями, повторяет ту же великую заповедь любви, указывает на первоначальное их избрание Своими учениками; предсказывает ожидаемую их судьбу: “если Меня гнали, будут гнать и вас” (Иоан. 15:20). Снова напоминает о пришествии Утешителя Святаго Духа; говорит о Своем единосущии со Отцом (Иоан. 16:7). Слово у Него идет за словом; в последней этой беседе соединяет Он в одно краткое, но, вместе с тем, и полное поучение, чему учил и жизнию Своею, и словом и раскрывает все, что они должны были знать и что только могли вместить в себе. В заключение прикровенно изъясняет то душевное состояние, в коем они будут находиться после разлучения с Ним, равно как и то, которое произойдет в них, когда снова Его увидят. “Вскоре не увидите Меня, вскоре и увидите Меня. Истинно, истинно говорю вам: вы восплачете и возрыдаете, а мiр возрадуется; вы печальны будете, но печаль ваша обратится в радость. Я увижу вас опять и возрадуется сердце ваше, и радости вашей никто не отнимет у вас” (Иоан. 16:19-22).
Утешение проливалось за утешением в сердца учеников, скорбящих и начинавших всею силою души предчувствовать близкую, очень близкую опастность Учителю. Вера пролита в их души до того, что они сказали: “веруем, что Ты от Бога исшел” (Иоан. 16:30). Но долго ли останется эта вера?
“НАСТАЛ ТОТ ЧАС, ЧТО ВЫ РАЗСЕЯТЕСЬ”.
“Близок час”, сказал Господь Иисус Христос, “и даже настал тот час, что вы разсеетесь каждый в свою сторону, и Меня оставите одного; но Я не один, потому что со Мною Отец” (Иоан. 16:32).
Уже было прошла тяготевшая мысль об измене Учителю. Ученики видели грозящую ему опасность, но думали, надеялись, что они все-таки останутся верными, а между тем для самой их верности и преданности опасность велика: разсеется каждый в свою сторону и оставять Учителя одного. Никто, даже Петр, не смеет теперь вызываться с своим обещанием положить жизнь свою за жизнь Учителя. Знали по опыту, что слово Господа Иисуса Христа не мимоидет; могли думать, что и сказанное тяжелое слово о них исполнится. Пастырь будет поражен, и овцы разсеятся. Кто мог бы проникнуть в эту минуту в душу апостолов, тот только мог бы понять всю ту тяжесть, которая лежала в их душах.
“В мiре вы будете иметь скорбь”, сказал Господь, “но мужайтесь: Я победил мiр” (Иоан. 16).
Слова эти, произнесенныя со властию, какая приличественна и свойственна Богу, не могли не вдохнуть в сердца учеников надежды. Сама собой должна была возникнуть мысль: если Он наш Учитель, победитель мiра, то оставить-ли Он своих учеников безпомощными? Он же обещал нам не оставлять нас сиротами; обещал придти к нам, -- мы Его увидим, будем жить с Ним. Следовательно, отчаяваться нечего! Будем надеяться!
Видел состояние Своих учеников Божественный Иисус; видел, как посеянная им надежда возрастала в сердцах их; предвидел и плоды этой надежды; прервав беседу, остановился Сам и за Ним остановились идущие ученики. Все, что только нужно было сказать, сказано им; оставалось на наступающее короткое время, на которое должно будет разлучиться с ними поручить их кому-либо другому под соблюдение и сохранение; и кому же лучше, как не Отцу Небесному?
“ОТЧЕ СВЯТЫЙ! СОБЛЮДИ ИХ ВО ИМЯ ТВОЕ!”
Пересекая Своим чудным взором безмерность небес и обращая его к Своему Отцу, Он начал Свою молитву: “Отче Святый! соблюди их во имя Твое, тех которых Ты Мне дал, чтобы они были едино, как и Мы” (Иоан. 17:11).
Сколько величественно и любовно-трогательнаго в этой прощальной, ходатайственной молитве Божественнаго Сына пред Своим Небесным Отцом! Он начал ее, возведши очи к небу; и там Небесный Отец услышал Его. “Никто” из учеников не “погиб”, “только сын погибельный”; но и этот устроил свою погибель раньше ходатайственной молитвы Бога Сына к Богу Отцу. Это была молитва Ходатая пред Богом Отцом не за учеников только, но и за всех преследуемых за Имя Его, за каждаго истинно верующаго в Него христианина. “Не о сих только молю, но и о всех верующих” (Иоан. 17:20). Только для всеобъемлющей Любви и возможна такая всеобъемлющая молитва! С каким благоговением должны были внимать этой молитве ученики Иисуса! Ей в тишине ночи внимали св. Ангелы; ей внимал Бог Отец, к Коему возносима была она. Не из слов ли этой молитвы: “и ныне прославь Меня Ты, Отче, у Тебя Самого славою, которую Я имел у Тебя прежде бытия мiра” (Иоан. 17:5), положил начало своему благовествованию записавший эту молитву великий Богослов св. Иоанн, когда возгласил свое: “в начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог” (Иоан.1:1). Если бы и не так, то молитва и благовествование исходят от Бога, Коему одному доступно единение и Отца с Сыном и Сына с Отцом.
“ОТЧЕ МОЙ! ЕСЛИ ВОЗМОЖНО, ДА МИНУЕТ МЕНЯ ЧАША СИЯ”.
Молитва была вознесена. Тут уже была Гефсимания с своими садами; оставалось только пройти поток Кедрон. Не раз сад Гефсиманский был свидетелем уединенных молитв Господа Иисуса Христа; и на этот раз Он приходит сюда же. Восемь учеников Его остались на указанном месте, с собою же Он взял только Петра, Иакова и Иоанна. Это те самые ученики, которые видели Его славное преображение на Фаворе; слышали Его беседу о том будущем, которому должно было скоро совершиться и о коем до времени приказано было не говорить никому. Тогда они до того были восхищены высоким блаженством, что просили у Господа дозволения устроить три палатки, чтобы навсегда оставаться на Фаворе, и, если можно, наслаждаться испытанным блаженством; но из-за славы, которую они видели, уже виднелись страдания, кои предуготовлялись в будущем, -- в Гефсимании и на Голгофе. Свидетели славы должны были быть свидетелями и уничижения. Сад Гефсиманский, по справедливости, должно назвать преддверием к Голгофе.
Месяц Нисан, -- наш март, в Палестине время цветения садов. Сад Гефсиманский был полон благоухания. Все звало к отдыху: и время поздней ночи, и предшествовавшая продолжительная беседа, и усталось от пути, совершеннаго в необычайное время. Но не для отдыха, а для труда и бдения вошел в этот сад Господь Иисус Христос.
Решится-ли христианин оставаться вне сада Гефсиманскаго, предаваясь безпечно гибельному сну, если там бодрствует Его Спаситель? Не войти-ли туда, где Господь? Врата отверзсты Подвигоположником. Войдем же и мы туда не с суетным желанием ищущих услаждений плоти от благоухания деревьев и цветов вертограда, не с коварною мыслью Иуды, стремящагося на предательство Божественнаго Учителя, не с наглою дерзостию первосвященнических слуг и отрядом воинов против Господа, но со смирением и любовью ко Христу и Богу нашему.
Бодрствуйте здесь, “бдите и молитесь” (Марк. 14:38), сказал Господь названным нами трем Своим ученикам. “Прискорбна душа Моя до смерти”. Отошел от них не далее, как на вержение камня и в тяжело-скорбном Своем состоянии приступил к необычайной молитве. “Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем, не как Я хочу, но как Ты! Да будет воля Твоя!” (Матф. 26:39-42).
Три раза обращался Господь с молением к Отцу Небесному, да минует Его эта чаша.
Да минет эта чаша! О, верно горька была чаша, приготовленная Господу Иисусу, если Он так усиленно молит Своего Отца, чтобы она миновала. И когда подумаю, что и я из числа приготовивших эту чашу, невольно становится страшно за себя. Ибо что эта за чаша? Страдания за грехи людские, за грехи тех, кои жили до нас, за грехи живущих в одно время с нами, за грехи имеющих жить после нас, и за грехи наши собственные. Все преступления, все беззакония людские в Божественной мысли Своей Он видит в полном их числе, объеме, величине, и вся тяжесть их представляется Ему во всей безобразной наготе! За них Он должен принести Себя в жертву. “О нас Он болезнует!” (Ис. 53:4). Капли крови падают и орошают землю, на коей приносится молитва. О, сколь горькая эта чаша! Если человеку приходится пить чашу страданий за свои собственные, и притом за одни свои проступки, и только этим проступкам соразмерно, и тот не взмолится ли: “да минует эта чаша!” Но что все наши чаши в сравнении с тою, которую до дна должен был испить Спаситель, не меньше-ли самой ничтожной капли воды в сравнении с водами всех океанов? Он, всеправедный, должен был пострадать, и в саду Гефсиманском уже предначал Свои страдания за спасение всего рода человеческаго, и с страшно тяжелым чувством в безпредельности времен видел многое множество грешников, которые в безумии своем даже не захотят воспользоваться имеющим быть чрез страдания уготованным спасением. Кто с самопожертвованием посвящал, идя для счастия кого-либо любимаго им, и видел и испытал пренебрежение своего самопожертвования, тот хотя отчасти поймет в данное время неописанное чувство скорби Господа Иисуса, из-за любви к людям готоваго низойти до смерти, смерти крестной. Господу Иисусу пришлось увидеть это пренебрежение не одного какого-либо человека, не десятков, сотен и тысяч, но многаго множества людей, из среды даже тех, которые будут носить на себе Его святое имя и называть себя последователями Его учения. Только Предвечная Божественная Любовь могла вынести такую чашу предстоящих страданий, только Господь Иисус Христос в такую тяжелую минуту и мог всецело предать Себя в волю Отца Небеснаго и взывать: “да будет воля Твоя!”
Если, Господи, и нам когда-либо будет определено пить чашу страданий, то дай нам силы и крепость о имени Твоему святом, чтобы и мы могли смиренно сказать Отцу Небесному: “если не может чаша сия миновать нас, то да будет воля Твоя!”.
Тогда как Господь Иисус Христос продолжал Свою скорбную молитву, ученики Его предались сну. Не для сна они взяты в сад Гефсиманский; “бодрствуйте и молитесь”(Марк. 14:38), сказал им Господь. Но слабость природы человеческой взяла верх над учениками; очи их “отяготели”. Быть может, не малую долю в этом отягощении сном учеников принял участия и сатана: просил же он “сеять их, как пшеницу” (Лук. 22:31). Легче становится душе, когда скорбь наша разделяется участием других, близких нам, но Господь Иисус Христос должен был остаться лишенным этого